— Ладно, помогу в расследовании.
Он нетерпеливо передёрнул плечами.
— Не заинтересован, у меня уже есть преступница.
— А если она всё же невиновна? То, что ты описал — больше похоже на работу серийника. Представь, что будет, если дело дойдёт до суда и вдруг выяснится, что ты арестовал не того, а настоящий убийца продолжает зверствовать. Тебя за это по головке не погладят. Я ведь не прошу много, позволь мне просто всё проверить.
— А толку? Такую проверку к делу не пришьёшь. Твои методы…
— Мои методы немного неординарные, но эффективные. Ты уже имел возможность в этом убедиться. Помоги мне увидеться с Дариной, и я попробую помочь тебе. Договорились?
Он нахмурился и задумчиво поскрёб подбородок.
— Пожалуй, ты умеешь убеждать. Но сначала дай мне поесть и оплати счёт.
— Злата! Наконец-то! — Дарина обрадовалась мне, как солнцу, взошедшему после долгой полярной ночи.
— Привет. Почему ты позвонила мне? Где твои родители?
Девушка погрустнела.
— В Греции на раскопках, они — одержимые археологи. Интересуются исключительно древними окаменелостями, а с текущей реальностью не в ладах. Меня вырастила бабушка, она говорила, мама с папой сами — вечные дети и ребёнка им доверять нельзя. Звонить им смысла нет: помочь не смогут, только в панику ударятся.
— А я что могу сделать?
— Ты говорила, что способна просмотреть жизнь человека хоть по секундам. Значит, сможешь увидеть, что я невиновна!
— Смогу, только в суде такие доказательства не примут, сама понимаешь.
Она нетерпеливо отмахнулась:
— Разумеется, но, возможно, тебе удастся увидеть убийцу.
Я вздохнула.
— Для этого мне понадобится частичка жертвы. Кстати, кто она? Ты её знала?
Дарина помрачнела ещё больше и кивнула:
— Ты тоже. Это блондинка из того чёртового дома! Говорила я, что она плохо кончит!
— Света?!
Я была слишком потрясена, чтобы продолжать вразумительную беседу. Совпадение? Как же! Не с моим везеньем! Просто у судьбы, конкретно у моей, чёрное чувство юмора.
— Это ведь она тогда видела Марту?
— Что? А… да, то есть мы этого не знаем. Расскажи, что случилось. Как ты и Света вообще оказались вместе?
— Она сама мне позвонила. Визитку я ей ещё в посёлке дала, когда они с той мелкой брюнеткой в магазин приходили. Попросила привезти амулеты и ещё кое-что, чтобы почистить квартиру и поставить защиту. Деньги обещала хорошие, я и согласилась. Ко мне клиенты, знаешь ли, толпами не валят. Когда я приехала, дверь в её квартиру была приоткрыта. Я вошла и увидела это… она лежала на полу вся в крови и почему-то… без волос. Я закричала, а потом кинулась, дура, пульс проверить. Нож зачем-то подняла. А тут соседка на мой крик прибежала, полицию вызвала и вот я здесь.
— Можно мне самой посмотреть? Дай руку, если не возражаешь.
Она горько усмехнулась, протягивая мне слегка дрожащую ладонь.
— Возражать — не в моих интересах, ты теперь моя последняя надежда.
Вот опять! Ненавижу это словосочетание!
— Она её не убивала. Я видела, — категорично заявила я, когда мы с Громовым шли по коридору следственного отдела на его рабочее место.
— А я — нет! — огрызнулся капитан. — Вот если бы ты увидела, кто это сделал — другой разговор.
— Возможно, увижу. Мне понадобится тихое уединенное место, волос жертвы и орудие убийства.
— Эй, к вещдокам нельзя прикасаться! — строго возразил полицейский.
Мы вошли в небольшой светлый кабинет, обставленный на двоих. Громов плюхнулся за стол у окна, указав мне на стул с противоположной стороны.
Второй стол, расположенный в другом конце кабинета пустовал.
— Коллега в отъезде, — объяснил он, заметив, куда я смотрю. — Так на чём мы остановились?
Я опустилась на стул и обвела кабинет взглядом. Столы, шкафы, стеллажи для бумаг и работающий на полную мощность кондиционер — ничего лишнего и ничего личного. Пусто, строго, безлико — как и сам Громов.
— На том, что к вещдокам нельзя прикасаться. Мне не обязательно трогать нож руками.
Громов собирался что-то ответить, но отвлёкся на шум из коридора. За дверью кто-то, похоже, ссорился или выяснял отношения.
— Подожди здесь, — скомандовал он и вышел из кабинета, оставив дверь слегка приоткрытой.
Я прислушалась, голоса — женский и мужской показались знакомыми.
— Почему меня не пускают! Я хочу её увидеть!
— Нельзя, вы не родственница, — это Громов. Надо же, какой категоричный. Даже не торгуется — не похоже на него.
— Мы были как сёстры! Ближе чем сёстры! — продолжал возмущаться звонкий женский голос. Кроме гнева в нём звенели горечь и отчаяние. Где же я его слышала?
— Ника, нам лучше уйти, — а вот этот голос я где угодно узнаю. Алан Войнич собственной персоной и, стало быть, с сестрой.
— Не хочу уходить! Пожалуйста, сделай что-нибудь, я хочу увидеть Свету!
Я вспомнила рассказ Инги и день, проведённый в её доме: Вероника и Света с детства были лучшими подругами. Как же ей, наверное, сейчас тяжело.
Голос Алана звучал сухо и твёрдо:
— Ника, успокойся. Что я могу сделать? Говорят же — нельзя.
— Ты просто не хочешь! — в голосе девушки прозвучало явное неодобрение. — Она тебе никогда не нравилась! Я должна увидеть Свету, проститься с ней, понимаешь?!
— Ника, пожалуйста, возьми себя в руки. Ты увидишь её — похороны послезавтра.
— Почему нельзя сейчас?!
— Не положено, — вмешался Громов. — К тому же, я бы не рекомендовал, это зрелище не для женщин и детей.